«Варшавский» камертон

Я ДАВНО заметил: чем выше класс артиста, тем меньше свойственна ему «актёристость» в общении, так сказать, нетеатральном. Приходилось мне разговаривать не мимолётно с Ефремовым, Хохряковым, Магомаевым – непохожие таланты. Каждый отмечен неповторимой индивидуальностью. (Это, что касается, сцены). А вот в обыденной жизни объединяет этих людей нечто такое, что заставляет восхищаться наравне с их профессиональными достижениями. Простота? Да. Но не простоватость и не панибратство. Чувство собственного достоинства? Но без ежесекундного ощущения собственных достоинств. А ещё незакрепощённая (и не без улыбки) серьёзность в общении с собеседником.

Контакт на равных: пусть даже и степени известности «контрагентов» полярны. Думаю, если человек видит исключительность в своей работе, выпячивает личную причастность к ней – значит, он просто-напросто пытается прикрыть таким образом свои профессиональные «ахиллесовы» точки.

… С нынешним собеседником повезло. На сей раз мой редакционный рабочий стол я «разделил» с заслуженным артистом республики Владимиром Бондаруком. Формальный повод для встречи: 20-летие творческой деятельности актёра. А если начистоту, то нам, в «Ленинской смене», давно хотелось встретиться с этим человеком и, если получится, поговорить по душам. Ведь Бондарук, без преувеличения сказать – явление на белгородской сцене. Какие бы амплитуды ни характеризовали творческий потенциал театра за минувшие годы – наш сегодняшний гость неизменно покорял зрителя незаурядным и прогрессирующим мастерством, неустанным и плодотворным поиском.

Менее всего хотелось, чтобы разговор с артистом вылился в нечто «юбилейное» (двадцать лет на сцене как-никак) и получился в виде приличествующего для данной ситуации «интервью-допроса». Поэтому пришлось журналисту подготовиться предварительно, создать для беседы оптимальную, если можно так сказать, обстановку. Загодя узнал: Бондарук любит в равной степени книгу и… лес. В этом смысле сын его Юрий пошёл «по стопам отца»: учится на лесотехническом факультете. Ясно, в библиотечной атмосфере не до диалогов. И вот зарядившись плёнкой и «чувством кадра» наш фотокорреспондент Толя Черноморцев уже щёлкает вокруг Бондарука, рассуждающего среди пригородных сосен. Я слушаю и наблюдаю за Владимиром Васильевичем: вот он, не прерывая хода своих мыслей, отрывает ото мха ржавый снарядный осколок (краткая пауза, как выдох); вот «профессиональным» движением грибника (ножичком, конечно же!) подбирает припоздалое семейство опят; встречную ветку отклонил бережно, чтоб не отломить… И я вижу: не тот это человек, что УМИЛЯЕТСЯ природой. Моему собеседнику природа близка и понятна. Она – его жизнь и «»рабочий материал одновременно.



… Чтобы «разговорить» артиста, особых усилий не потребовалось. Бондарук оказался на редкость коммуникабельным. А его взволнованность делами театра настолько непреходяща, что «отвечать на вопросы» стал не дожидаясь оных – ещё по дороге в редакционной «Волге».

Бондарук: Не перестаю изумляться московской театральностью. До «Современника», к примеру, ещё несколько кварталов, а в подземельях метро уже моляще интересуются «лишним билетиком». Самый настоящий бум. Порою для зрителя не важно «что идёт», непонятно, кто его больше заинтересовал: драматург, режиссёр, актёр? Или же (чего греха таить) для приезжего в Москве театральный спектакль может стать и престижным приложением к цумовским покупкам. В конце концов, для меня, актёра, не так важны в данном случае побудительные мотивы. Главное – зал заполняется! Когда партер и балконы «блещут» - мы со зрителем разберёмся: что к чему, найдём общий язык. Праздник театра обязательно состоится. Сравниваю с нашим Белгородом (а почему бы и нет!): в последние годы у нас вырос, как мы между собой говорим, свой, премьерный зритель. Он пришёл к нам на первый спектакль, потом обязательно придёт к нам и на следующий. Нельзя не почувствовать со сцены, что в креслах уже твой и, причём, квалифицированный зритель. Ощущаешь «актёрской шкурой» точки соприкосновения с залом, переброшенный к нему со сцены мостик, который с каждым годом становится всё прочнее и прочнее. Это счастливые для меня и всех нас моменты. Иногда глянешь невзначай на, мягко выражаясь, полупустой амфитеатр и…

Журналист: Владимир Васильевич, тема «пустых кресел», признаюсь, не предполагалась мною, когда я думал о нашей с Вами встрече. Проблема не нова. Но коль уж скоро зашла о ней речь и, замечая ваше неравнодушие к этой совсем неактёрской театральной функции, хотелось бы услышать ваше мнение на сей счёт.

- Я бесповоротно уверен: дорогу к нашим билетным кассам зритель должен выложить только любовью к театру. А такую любовь, как известно, нужно исподволь и кропотливо прививать, воспитывать, если хотите. На сегодняшний день у нас со зрителем сложились ещё не те взаимоотношения. Видно нужны новые формы общения с ним вне театра. Да и самому зрителю необходимо больше знать о театре вообще и своём в частности. Пока на предприятиях наиболее «примелькавшиеся» гости – это распространители билетов. Мы- артисты, режиссёры – почаще должны идти в рабочий цех и пропагандировать театральное искусство. (Заметьте: не театр свой рекламировать). В полезности таких встреч убеждаюсь сам, когда приходится иногда выступать перед заводской аудиторией. Вижу, какой заинтересованностью загораются глаза у уставших от напряжённого труда людей. Но особое внимание – школьникам. Ведь зритель-то наш начинается с детства. В своё время, мне кажется, этот момент театром был упущен. Поэтому многие представители повзрослевшего на сегодня поколения дороги к нам не знают.

Некоторые наши актёры ведут драматические кружки в средних школах города. И что вы думаете? Там учащиеся (и не только те, кто занимается в самодеятельном коллективе) буквально заражены сценическим искусством. Без сомнения, это уже наш постоянный зритель. Навсегда. Правда, в этом процессе есть свои «но»…
Некоторые школьные учителя несправедливо утилитарно представляют работу детского театрального кружка. Вспоминаю о своём печальном опыте на этом поприще. Пригласили в одну белгородскую школу. Заинтересовался. Были у меня свои задумки, хотел проверить с ребятами некоторые свои мысли. Хотел взять к себе самых маленьких: воспитывать их, как говорится, с «нуля». Не артистов воспитывать, а настоящих театралов. Изложил всё это завучу школы. В ответ «торговый» монолог: «Мы вам – пятьдесят рублей в месяц. Вы нам – монтаж старшеклассников к «дате» и интермедию с пионерами: смотр грядёт…» Отказался.

… Когда приходят сейчас на спектакль учащиеся наших профтехучилищ, чувствуется: здесь мы предварительно поработали. А раньше… Сколько сил затрачивали дежурные, чтобы вначале утихомирить пэтэушников, а потом… не выпустить их из зала. Сегодня они у нас – желанные и благодарные гости. Но для этого потребовалось шесть лет: встречи, лекции. Приезжаем со спектаклем в тот же Губкин. Приятно играть! А всё почему? Много лет здесь при Дворце культуры горняков работает отличный народный театр. .. Зритель театральный!

- Владимир Васильевич, «случайная» тема несколько уводит нас от основного разговора…

- Нет, почему же «случайная»? Тема, можно сказать, на данный момент стратегическая, если говорить о наших делах. Ведь театр (тут Бондарук с обаятельной лукавинкой улыбнулся) должны ходить не только… актёры.

- Ну, хорошо! (Тут я решил перебросить мостик к другим вопросам). Вот ваш сын, выросший под таким мощным театральным «излучением», не поддался отцовской профориентации. Что, ваша любовь к сцене оказалась для него незаразительной?

- Любовь к сцене и любовь к театру – разные вещи. Это особый вопрос. Мне кажется театр, сам по себе, сын обожает не меньше иного актёра. А вот профессию – человек должен выбирать себе сам. Как это случилось с Юрой? Однажды на утренней рыбалке разговорились мы с ним: «Кем? Куда?» Говорит: «Водили классом на завод. Хотел узнать, как станок работает, а «экскурсовод» всё про проценты, про план, про прогрессивку. …Одни цифры. А тут… Посмотри, красотища какая!» И Юра показал мне на лес – почти отделившийся от ночного неба, на небо – ещё не «умывшееся» от темноты… Что ему тут скажешь? Да и нужно ли…

- Ваш путь в искусство, насколько мне известно, тоже не обусловлен родительским влиянием?

- Нисколько. Первый мой выход на сцену – в детстве, во Дворце пионеров моего родного города. Оттуда всё и началось. А своей основной, что ли, сценой считаю белгородскую. Здесь я сыграл за полсотню ролей, здесь нашёл свою тему.

- Как Вы расшифровываете для себя это понятие: «своя тема»?

- Попытаюсь кратко, «по-газетному». Значит так: в своих героях я ищу и стараюсь выразить такие человеческие качества: доброта, но воинственная; рыцарство без страха и упрёка; максимализм (в хорошем смысле слова). Вот, пожалуй, основное… Стараюсь всегда решить роль так, чтобы моя тема зазвучала. Ищу в своих персонажах новые и новые чёрточки, неоткрытые чёрточки, неоткрытые ранее проявления той самой Доброты. Последнее особенно для меня остро. Ведь в наше время, с его буднями, «космически ускоренными», настоящая повседневная доброта становится чуть ли не дефицитом. Противостою этому, как могу. Кажется, кое-где мне удалось в таких спектаклях как «Перебежчик», «Традиционный сбор», «Прошлым летом в Чулимске», «Гроссмейстерский балл»… Сама форма для меня никогда не была самоцелью. Форма может удивить, но ей не дано потрясать. Хотя, замечу, в правилах хороши бывают и исключения: мой Кречинский («Свадьба Кречинского») – на грани эксцентрики. Он один из самых любимых образов. И всё-таки мой самый-самый – это Виктор из «Варшавской мелодии»…

- Эта роль сыграна, Вами, Владимир васильевич, много лет назад...

- С радостью бы вернулся к Виктору снова. И не потому, конечно, что, когда зритель говорил, роль удалась. И может, не оттого, что нашёл в этом образе много точек соприкосновения со своей темой, а сегодня, уже в более зрелом возрасте, нахожу всё новые и новые. Суть в ином. «Варшавская мелодия», могу сказать прямо, - единственный мой спектакль, который создавался в какой-то особой творческой обстановке, а точнее – лабораторным методом. Мы горели: репетировали по дороге на работу, по праздникам, по ночам. Понимали друг друга с полуслова. Музыку не подбирали, как обычно, а именно ловили во многокилометровых магнитофонных залежах. Я не мог тогда сформулировать для себя сущность такого феномена. А теперь понимаю: над нами (и в нас, наверное) витал дух студийности. И видно, в воспоминаниях той «Варшавской» пришёл недавно к мысли: а не попробовать ли возродить то трепетное, истинно творческое состояние – создать в театре новую студию. Не в большом, в каком-нибудь маленьком зале. Допустим, в фойе. Всего несколько десятков зрителей. Они приближены вплотную (а не через рампу) к актёрам. Здесь уже не пройдут традиционные крупные «мазки». Здесь нужна акварель. Какая это будет для актёра школа очищения от фальши! Нерв зрителя и твой нерв – они рядом. Не сомневаюсь: «театр в театре» позовёт зрителя, бережно и умно проведёт его потом и к «большой» сцене. Есть здесь и иная ценность. Со спектаклями, лишёнными привычной громоздкости «основных» постановок, можно оперативно выходить за стены театра.

Вот в таком аспекте я и возвращаюсь вновь и вновь к «Варшавской мелодии», стремлюсь настроиться на её камертон.

- Что для Вас означает: «понять своего героя»?

- Для меня понять – это прежде всего почувствовать. Для меня даже «проблема» - категория, если хотите, эмоциональная. Правда образа – в достоверности его внутреннего мира. Только при таком подходе он «заденет» зрителя.

… Наш разговор с Владимиром Васильевичем продолжался. В дни юбилея он проходил совсем не «по-юбилейному», без привычной на подобный случай окраски. А получилась беседа такой по причине, что настроение у юбиляра совсем не праздное. Поднявшись по лестнице творческой зрелости, он видит новые привлекающие горизонты. Настоящий артист на сцене – он настоящий человек в жизни. Не только высокого уровня профессионал – личность.

И НАВЕРНОЕ поэтому многие белгородцы, да и театралы других городов, куда щепкинцы наносят гастрольные визиты, идут в театр «на Бондарука».

Г. Белгород.

На СНИМКЕ: заслуженный артист РСФСР В.В. Бондарук.
Фото А.ЧЕРНОМОРЦЕВА.