А счастье было так возможно...

Груды хрестоматийного текста Дарья Горина помещает в черный космос, отмеченный сменными наборами декоративной мебели. Раздвижная стенка работает и как экран. Зачем в начале нам показывают загрузку компьютера и кадры шутера от первого лица, даже разбираться не хочется. Ничего виртуального в дальнейшем нет, а наоборот, очень настоящее, окутанное романтичной лирикой позапрошлого столетия.
Белгородская труппа дышит единым ансамблем. За разговорами можно всматриваться в каждое лицо и наблюдать, как персонаж живет внутренним миром, аккуратными и точно подмеченными деталями. Нет, конечно, вдруг эти кружева нарушит какой-нибудь шумный и комичный персонаж, вроде Фердыщенко. Но трагедия подготавливается очень медленно, почти в идиллическом семейном кругу.

Для Семена Спивака и режиссера Марии Мирош очень дороги семейные сцены. В воздушном белом ансамбле хихикают сестры Епанчины. Заразительные и простодушные грации на пороге взросления. Они рассматривают князя с детским удивлением, но при этом деликатны. Нина Кранцевич, Оксана Катанская, Наталья Чувашова врезаются в память очарованием, с которым они создают образы совершенно проходных для сюжета персонажей. Чуть больше масштаба у Лизаветы Прокофьевны. Оксана Бгавина успевает сыграть полную достоинства боль от мужниных измен. В ней сошлись и благородная ревность, и угасающая любовь, и стыд – выраженных только мимикой и наворачивающимися слезами, видимых зрителю.

Поначалу счастливым выглядит и семейство Иволгиных. С добродушием и ласковым терпением мать и дочь бегают за безумным отставным генералом. Иван Кириллов сохранил для своего героя выправку, но неприличная громогласность, назойливость, заставляют остальных чувствовать себя неловко. Нина Александровна - Ирина Драпкина с аристократической тонкостью успевает успокоить гостя, отдать небольшими жестами распоряжения, наладить атмосферу в доме. Как и Варвара – Валерия Ерошенко, безобидное и деятельно существо. Их несчастье – тщательно скрываемая бедность. А потому они не постесняются собрать разлетевшиеся после посещения Рогожиным монеты.

Решение образа Гани тоже во многом неожиданно. У Романа Рощина он лишен привычных для этой роли скользких черт, брезгливости к окружающим и некрасивого нерва. Это простоватый, но сильный молодой человек, который способен держать лицо, скрывать страсти. Он – жертва манипуляций своих патронов, Епанчина и Тоцкого.

Сложно не заметить пластически оригинального Фердыщенко – Сергея Денисова. Развязность, подвижность нескладного тела превращена в пластическую партитуру, увлекающую анатомической подробностью и насыщенностью. Статен, будто звезда шансона, Рогожин – Игорь Ткачев. Авторитет, привыкший отдавать приказы щелчками, он грубо врывается в каждый разговор, начиная со сцены в поезде и до финального торжества, а может проявлять самоуверенность и выдержку.
Так вот о Настасье Филипповне. Вероника Васильева в первых сценах у Иволгиных играет покорную и вежливую женщину, без тени распутства или обольстительности. Манерами и открытостью она покоряет домочадцев Гани. И тем эффектнее финал сцены, когда Рогожин буквально заставляет ее вести себя вульгарно. И вина в том не его, Настасья Филипповна почти не замечает Рогожина. Настасья Филипповна – гордое сердечко (что очень родин ее с Грушенькой в такой трактовке), и ее ранит предательство человека, на которого она возлагала надежды.

И все дальнейшее течение сюжета связано с падением Настасьи Филипповны. Одно предательство за другим, грубый расчет Епанчина и Тоцкого, чтобы избавиться от любовницы и пристроить ее в руки нужного человека. Наконец, юродивое признание князя Мышкина заставляют женщину принять страдание через погибель. Довольно эффектно Настасью Филипповну в крестообразной позе поднимают на руки и уносят в портал дьявольски пылающего камина.

Двери захлопываются перед Мышкиным, который так и не понял, что здесь произошло, да и руку к происходящему не приложил. Он стал свидетелем разрушенного счастья. И только. В работе Ильи Васильева можно увидеть многие традиционные приемы для создания безропотного, блаженно улыбающегося князя с робкими жестами, полной беззащитностью перед экспрессией его окружения. Разве только эффектная сцена в доме Иволгиных, где он после пощечины Гани возвращает на стол сметенный бандой Рогожина самовар, видится попытка собрать рассыпающийся греховный мир.

«Идиот» в этой версии – мечта о недостижимом идеале, картины идиллии и разрушенного рая. Простые, притчевые истины сыграны актерами психологически интересно, акварельно, без «достоевского» надрыва и остроты характеров, присущих роману-первоисточнику. Спектакль-отдохновение, напоминающий о недопустимости праздности души.

Сергей Козлов,
группа Международного фестиваля Достоевского «ВКонтакте».