Юрий Поляков: Спасибо за слёзы автора!

28 октября премьерный спектакль "Одноклассники" в БГАДТ имени М.С. Щепкина посетил автор пьесы, известный российский писатель и драматург, главный редактор "Литературной газеты", член Совета при Президенте РФ по культуре и искусству Юрий Михайлович Поляков.

За время однодневного визита в Белгород Юрий Поляков с супругой посетили Белгородский государственный художественный музей, музей-диораму "Огненная дуга", Преображенский кафедральный собор, побывали на обзорной экскурсии по городу и его окрестностям. Перед началом спектакля Юрий Михайлович встретился с белгородскими журналистами и обстоятельно ответил на их вопросы.

- Я принял приглашение художественного руководителя БГАДТ имени М.С. Щепкина Виктора Ивановича Слободчука посетить белгородский театр с большой радостью. Для драматурга постановка его пьесы в любом театре, тем более в таком заслуженном, известном, как БГАДТ, - большая радость. Потому что каждый новый спектакль — это новая жизнь твоей пьесы. «Одноклассница» - так называется моя пьеса, которая в театрах обычно называется «Одноклассники» - идёт от Калининграда до Владивостока. И в каждом случае она своеобычна по режиссёрскому решению, по тому, какие проблемы акцентируются, а какие уходят в тень. Кому-то важнее социальное звучание, а кому-то - лирическая, мелодраматическая история...

Надо сказать, что инсценировки своих прозаических произведений я начал писать давно — как только из поэтов перешёл на тяжёлый хлеб прозаика. Театр «Табакерка», недавно отметивший своё 25-летие, начинался как раз с инсценировки моей повести «ЧП районного масштаба», спектакль был поставлен под названием «Кресло». В Ленинградском тюзе у Зиновия Корогодского очень хорошо шли «Сто дней до приказа» и «Работа над ошибками», но оригинальные пьесы я стал писать в конце 90-х годов.

Стал писать я их от отчаянья. Мы с женой люди театральные, но походы в театр в 90-е годы всегда для нас были нервным шоком. Тогда в театре можно было увидеть какую-нибудь переводную комедию положений — очень смешную, но полностью выветривавшуюся из головы, пока ты шёл от зрительного зала к гардеробу. Или перелицовку классики — например, «Трёх сестёр», где главный конфликт заключался в том, что между Тузенбахом и Солёным раньше существовали интимные отношения, а после того, как барон решил порвать эту неправильную связь и жениться на Ирине, Солёный не выдержал и убил бывшего любовника. Я не иронизирую! Я пересказываю реальный спектакль. Или современную пьесу, когда на сцене стояли два мусорных бака, в каждом сидели герои, которые рассуждали о смысле жизни, а потом всё кончалось свальным грехом.

Когда мы со Станиславом Говорухиным закончили работу над «Ворошиловским стрелком» (а я там был одним из авторов сценария), то Михаил Ульянов попросил Станислава Сергеевича написать для Вахтанговского театра современную пьесу — нормальную семейную пьесу, без чернухи и помойки, где присутствовал бы конфликт поколений, любовные отношения... Мы написали пьесу, она называлась «Смотрины», но Ульянов её к постановке не взял, сказав, что это слишком остро, дескать, нас не поймут и кивнул в сторону Кремля. Говорухин мыкался-мыкался с этой пьесой, и в конце концов её взяла Татьяна Доронина во МХАТ имени М. Горького. Параллельно за это время я написал несколько пьес, в основном комедий. В Московском театре сатиры поставлены «Хомо эректус» (он собирает не меньшую кассу, чем «Слишком женатый таксист Рэя Куни») и «Женщины без границ», во МХАТе имени М. Горького три спектакля - «Халам-бунду», «Контрольный выстрел» и «Грибной царь», давно идёт в театре имени Р. Симонова инсценировка романа «Козлёнок в молоке», «Одноклассники» в Театре Российской армии...

Пьесу «Одноклассница» я написал лет пять назад и стал предлагать её театрам. Любой писатель, не начинающий, который «пораженье от победы» ещё не может отличить, а опытный, всегда знает, удалась или нет его работа. Я отлично понимал, что «Одноклассница» у меня получилась. И для меня было удивительно, что один за другим под разными предлогами театры стали возвращать её. Один случай был очень интересный. Критик Анна Адольфовна Кузнецова передала пьесу в Ленком. Директор просто подпрыгнул от радости — потому что главный герой, инвалид афганской войны, весь спектакль находится в неподвижном состоянии. А как раз в то время подбирали роль для Караченцова, чтобы он смог выйти на сцену. Эта роль идеально ложилась на Николая Петровича и, как предполагал директор, вся Москва ломилась бы на этот спектакль. Но Марк Анатольевич Захаров прочитал пьесу и сказал: «Нет, эта пьеса абсолютно чужда нам по идеологии. Мы её ставить не будем, несмотря на то, что она будет иметь коммерческий успех». Многим не понравился мой авторский взгляд, особенно людям из числа либеральной театральной общественности, и двенадцать московских театров мне отказали. «Одноклассница» стала первой моей пьесой, которая пошла сначала в провинции, а потом в Москве.

С Борисом Афанасьевичем Морозовым мы встретились на каком-то совещании у Лужкова. До этого я ему отдал на прочтение пьесу «Халам-бунду», через полгода он мне позвонил и говорит: «Ну давай завтра встретимся, поговорим о пьесе». На что я сказал, что через три дня состоится её премьера у Дорониной. В общем, не случилось... А тут он меня увидел и спрашивает: «Есть что-то новенькое?» Я ему послал «Одноклассницу». Утром в 8 часов раздаётся звонок, и Морозов кричит в трубку: «Никому её больше не отдавай, я буду ставить!» С тех пор она идёт в Театре армии с большим успехом.

- Вы начинали как поэт, стали знамениты как прозаик, сейчас работаете и в драматургическом жанре. А в каком из этих родов литературы чувствуете себя наиболее вольготно?

- Знаете, основная моя профессия всё-таки прозаик. Но почти каждый серьёзный прозаик писал пьесы. Видимо, есть какой-то закон, когда прозаику хочется уйти от словесной вязи и перейти к жёсткому диалогу. Мне кажется, что лучше всего мне удаются социально-психологические комедии. Ведь и эта вещь, несмотря на всю её драматичность и даже трагичность, заключает в себе очень много комичных, а то и фарсовых моментов. И это нормально. Потому что наша жизнь так устроена: мы плачем, а потом смеёмся, смеёмся, а потом снова плачем...

Но есть и одна особенность: если я пишу серьёзную прозу, то не могу переключиться на драму. После написания «Одноклассницы» я вошёл в написание романа «Гипсовый трубач», который разросся и превратился почти в сатирическую эпопею, и с тех пор не написал ни одной пьесы. Здесь, видимо, задействуются какие-то разные части мозгов. Хотя в голове у меня уже несколько пьес сложилось — думаю, в ближайшее время я их напишу. А вот писать стихи и прозу — пожалуйста! Это, наверное, как с алкогольными напитками: одни нормально сочетаются, а другие — ёрш... Вот проза с драматургией — ёрш!

- Почему в пьесе «Одноклассники» герой — инвалид афганской войны, а, например, не чеченской? Ведь афганская война для молодёжи уже почти то же самое, что Великая Отечественная...

- Когда я писал пьесу, мне было важно, чтобы моим героям, судьбы которых разрубил надвое 91-й год, исполнилось 40 лет. И я высчитал, что ребята могли служить в Афганистане как раз перед выводом советских войск. А теперь это уже совсем не важно — мы же ставим пьесы Моэма, где герой получил ранение в Первой мировой войне, и никто не спрашивает, почему не на войне в Ливии!

Мне было важно именно это поколение с очень драматичной судьбой. Даже моему поколению было проще — страна и образ жизни, к которому я привык, рухнули, когда мне было 37 лет. Я уже был достаточно зрелым человеком, сформировавшимся и нравственно, и социально, и профессионально. А им было по 20 лет! Это совсем другая история.

- Юрий Михайлович, трудно ли вам искать авторов и героев публикаций для «Литературной газеты» среди государственных чиновников, интеллигенции? Газета имеет чёткую патриотическую, пророссийскую направленность...

- Пророссийская... А какой ещё может быть газета, издающаяся в России? Но парадокс заключается в том, что антироссийских, антипатриотичных газет в России тоже издаётся немало. И когда один чиновник заявил, что его волнует проблема казённого патриотизма, я ему возразил, что у нас если эта проблема и появится, то очень не скоро. У нас пока есть проблема казённого антипатриотизма, который финансируется за счёт казны разными хитрыми способами.

Когда в 2001 году я пришёл в «Литературку», это был заповедник непуганых либералов, которые не поняли, что случилось в 1991-93 годах, и пребывали в состоянии медового месяца общечеловеческих ценностей. Мы стали менять газету, в ней начали выступать деятели самых разных мировоззренческих позиций, и для редакционных либералов это было шоком. Первое, что мы сделали тогда — вернули на логотип газеты профиль Горького, который наши либералы, очень любящие клясться общечеловеческими ценностями, но делающие всё, не посоветовашись с народом, сняли. А мы посоветовались с читателями и вернули. Между тем, когда я стал смотреть, о чём писала «Литгазета» в 90-е годы, с удивлением обнаружил, что Валентин Распутин на её страницах не упоминался с 1991 года ни разу! В своё время Достоевский называл это либеральной жандармерией. К сожалению, она никуда не делась.

Позицию сегодняшней «Литературки» разделяют многие в обществе. Но в сфере культуры, журналистики высказывать свои патриотические взгляды, приверженность интересам своей страны — это дело не то чтобы опасное (никто ничего тебе, конечно, не сделает), но ты должен понимать, что если начинаешь позиционировать себя подобным образом, то очень быстро выяснится, что гранты не для тебя, поездки на фестивали и книжные ярмарки не для тебя, премии «Букер» и «Большая книга» тоже не для тебя. То есть ты вроде бы продолжаешь жить и работать, но тебя потихонечку оттесняют на краешек. Со мной это сложнее сделать, потому что я получил имя ещё при советской власти своими первыми повестями, у меня есть свой читатель, большие тиражи, во мне заинтересованы издатели, и я живу не с премий литературных и не с грантов. Я материально независим - живу с гонораров, которые получаю за свои книги и пьесы. А для молодого писателя это катастрофа! Мне это напоминает немножко ситуацию при дворе Людовика XIV, где были весьма вольные нравы, и поскольку сам король часто менял свои эротические привязанности, такое же поведение предлагалось и окружающим. Но среди придворных ведь были и супружеские пары, искренне любившие друг друга! И чтобы не вызвать раздражение короля, они договаривались и заводили себе мнимых любовников. То есть, оставаясь друг другу верными, на людях они изображали неверность.

Примерно в такую идиотскую ситуацию попадает сегодня человек, который искренне озабочен судьбой своего Отечества. И «Литературная газета» в этом смысле вызывает раздражение - нас очень долго полоскали, как только ни обзывали, и поначалу некоторые деятели побаивались с нами сотрудничать. Но постепенно выяснилось, что людей, которые придерживаются близких нам взглядов, немало. Тем более — чем мы отличаемся от изданий либерального спектра? Либералы не приемлют иные точки зрения. А у нас слово может быть предоставлено и либералам, и традиционалистам, и коммунистам. У нас полифоническая газета.

Когда я пришёл в газету, её тираж был около 15 тысяч, и за несколько лет благодаря тому, что мы изменили редакционную политику, тираж вырос почти в 10 раз. Кстати, у нас до последнего дня жизни вёл авторские колонки Александр Зиновьев, печатался Александр Солженицын, к которому после его двухтомника «Двести лет вместе» либеральная печать резко охладела... И много других видных мыслителей патриотического, государственнического направления публиковались и продолжают публиковаться в «Литературной газете».

Очень любопытно и то, как за эти годы поменялись точки зрения у некоторых общественных деятелей. Если в 2001-02 годах они выступали как крутые либералы, то теперь они стали центристами, государственниками. Но людей, которые колеблются вместе с линией партии, мы с вами знаем ещё по советским временам. Они никуда не делись и продолжают жить по тем же самым принципам.

- Юрий Михайлович, вы как-то сказали, что часто угадывали своей писательской интуицией события и явления, которые происходили позже. Что сегодня она вам подсказывает, что ждёт наше общество?

- Я об этом и в публицистических статьях писал, и в романе «Гипсовый трубач» … У нас сейчас два пути. Один - спокойно отнестись к той общественно-политической системе, которая сложилась в стране, и потихонечку её изменять в соответствии с нашими представлениями о том, каково должно быть наше устройство. Есть какие-то вещи, которые мне непонятны. Почему, например, от наших недр должны обогащаться два десятка людей, а не здравоохранение, культура и так далее? И есть другой путь, который предлагают активисты Болотной площади — снова всё поломать. Это значит, что Россия вновь сожмётся, что её ждёт судьба Советского Союза, а восстанавливаться мы после новой революции будем ещё дольше. На мой взгляд, это дорога в тупик.

Как мне кажется, мы обречены на существование в достаточно двусмысленном мире, который сложился не по нашей с вами вине. Я недавно разговаривал со своим другом-либералом. Как раз говорили на тему, что надо дальше делать. Я выразил свою точку зрения, а он говорит: «Нет, надо выходить на площади! Надо всё поменять...» Я ему говорю: «Вот если ты мне сейчас ответишь на мои вопросы, объяснишь, то я пойду с тобой на следующий марш миллионов... Помнишь 93-й год, расстрел парламента? Ты работал тогда в газете, ты что не понимал, что расстрел парламента президентом — это конец демократии? Ты боялся, что вернутся к власти коммунисты. Вспомни 96-й год, выборы президента, когда Ельцин находился практически в коме, а выборы на самом деле выиграл Зюганов, что сегодня не отрицают даже либералы. После этого можно было сфальсифицировать уже что угодно! Вы же не закричали тогда: караул, демократия в опасности! Дальше пошли... 2000-й год, когда Ельцин придумал институт преемничества. Какой может быть институт преемничества при демократии? Ты же понимаешь, что это не совместимо? Но ты с этим согласился, потому что опять боялся Зюганова. Боялся, что у олигарха, который владел вашей газетой, отберут скважину, и ты останешься без своей большой зарплаты. Всё тогда для вас было нормально. И вдруг вы всё поняли, заметили и начали вести себя так, будто вас включили в розетку. Объясни мне: почему то, что вы сами старательно делали все эти 20 лет, вдруг у вас вызвало негодование и желание всё разрушить? А я не хочу рушить, потому что помню слова того же Александра Зиновьева: «Целили в коммунизм, а попали в Россию». Так и вы сейчас целите в полицейское государство, которое сами себе придумали, а попадёте в Россию».

Моё предчувствие таково: если нам удастся завершить сегодняшний кризис и начать спокойное, поэтапное устранение всего того, что меня раздражает не меньше, чем либералов, то всё будет нормально. Если же опять захотят решить проблему взрывом — это будет катастрофа. И это лёгкое ощущение катастрофичности как раз и присутствует в «Одноклассниках», вы его обязательно почувствуете, потому что я писал пьесу с таким настроением.

- Вы упомянули о друге-либерале... А вам не мешает дружить разница в политических взглядах?

- Скорее, он мне просто приятель... Но, понимаете, мы же вместе учились, вместе входили в литературу... С некоторыми товарищами по литобъединению вообще пили портвейн в скверике напротив музея атеизма, а теперь они стали батюшками, и мы ходим к ним исповедоваться... Кстати, образ отца Михаила в пьесе я показывал трём знакомым батюшкам, и каждый мне говорил своё. А во Владикавказе вообще был смешной случай. После премьеры «Одноклассников» в местном театре в полпервого ночи у меня раздаётся звонок, и густой, хорошо поставленный голос говорит: «Юрий Михайлович, это отец Валентин из Владикавказа. Я был сегодня на прогоне спектакля... Это нельзя показывать зрителям! То, как вы изобразили священника, это бросает тень на духовенство! Я обязательно доложу владыке!» Я положил трубку и тут же набрал директора театра, объяснил ему ситуацию, а тот засмеялся: «Да брось ты! Это наш бывший заведующий отделом пропаганды, его никто всерьёз не воспринимает!»

Вот так... Одни приятели стали батюшками, другие — либералами, но с ними всё равно отношения сохраняются. У нас же общая молодость! Конечно, мы ведём споры между собой. Но это нормально. Я вообще против того, чтобы политические разногласия переводить в человеческую вражду.

- Вы сказали, что нынешнюю «Литературку» недолюбливают либералы... Но почему и писатели патриотического лагеря на вас частенько катят бочку?

- Понимаете, в чём дело... Я патриотизм воспринимаю как состояние души, а есть люди, которые патриотизм воспринимают как форму командного объединения, форму литературной ватаги. Я в литературные ватаги никогда не входил. Когда печатался в «Юности», я не входил в либеральную ватагу, которая формировалась вокруг этого журнала. Помню одно заседание, которое вёл Евтушенко и на котором составлялось письмо по поводу штурма советскими военными вильнюсского телецентра... Дескать, мы, писатели, выступаем в поддержку литовского народа и так далее... Тут встаю я и говорю: «Надо ещё добавить, что значительную часть населения Литвы составляют русские, и их культурные, языковые интересы должны быть тоже соблюдены...» В мою сторону оборачивается, кажется, Войнович и говорит: «А причём тут русские?!» И все на меня так посмотрели... Как будто в гей-клуб вдруг зашёл, ошибившись дверью, натурал!

То же самое и с патриотической литературной ватагой. Когда ты не играешь в их командные игры под названием патриотизм, за которым стоит чаще всего, к сожалению, чисто меркантильный расчёт, тебя воспринимают как чужого. Вот такая мне выпала доля — и литературная, и редакторская — гулять по обстреливаемой с обеих сторон нейтральной полосе.

- Почему «Литературная газета» мало уделяет внимание критическому анализу массовой литературы, которая вытесняет сегодня классику читательского спроса?

- Почему? Мы довольно много писали и о Марининой, и о Донцовой.... Именно «Литературка» дала первую отрицательную рецензию на книги Людмилы Улицкой, что вызвало раздражение... Я бы даже сказал не отрицательную, а объективную — у неё есть свои сильные стороны и слабые, как у каждого писателя. Слабым мне видится у неё именно язык — упрощённый, без выдумки.

Мы как раз немногие, кто пишет о либеральных литературных мифах, даёт им объективную оценку — об Аксёнове, Пригове, Быкове... Их, конечно, критикуют и те, кто сильно справа, но там уже переходят на личности. Я же считаю, что критика не должна говорить языком кухонной брани, пьяной разборки — всё то же самое можно сказать интеллигентно и язвительно.

При этом надо сказать, что ситуация в патриотическом литературном лагере очень мрачная. Отошёл от активной работы Владимир Личутин, тяжело болеет Василий Белов, после гибели дочери замолчал Валентин Распутин... За последнее время это направление отечественной литературы не выдвинуло ни одного нового имени, ни одного заметного молодого литератора. Наверняка они есть в регионах, точно есть, и мы стараемся печатать фрагменты произведений молодых в нашей газете.

Но вы же понимаете, что сегодня литератору нужна раскрутка, а читателя необходимо убедить купить его книгу. К сожалению, сейчас машина раскрутки писателей либерально-постмодернистского направления работает так, что на одного талантливого на поверхность выбрасывает десять неталантливых. И внимание читателя, который не посвящён во все хитрости нашей литературной ситуации, устремляется в это направление. Нужна совершенно новая жизнь писательского сообщества, более внимательное отношение к литературной провинции. Ведь посмотрите, все крупнейшие писатели-почвенники второй половины прошлого века — не москвичи! Распутин, Солоухин, Белов, Рубцов... К сожалению, сил одной нашей газеты, стремящейся сделать достоянием читающей России писателей из регионов недостаточно.

Вообще, почему имена лауреатов государственных премий в области литературы не звучат в прессе, а имена номинантов лонг-листов «Букера» и «Большой книги» у всех на слуху? Печальная ситуация. Кто будет продолжать патриотические традиции русской литературы? Либерал, у которого главная беда в том, что он родился здесь, а не в Париже?

- Как вы считаете, когда в России произойдет всплеск драматургии?

- По этому поводу я тоже неоднократно выступал. В большинстве московских театров самым современным автором является... Александр Вампилов! Такого никогда не было! Малый театр начинался с того, что там шли ультрасовременные пьесы ультрасовременного драматурга Островского. МХТ начинался как театр ультрасовременных произведений Чехова и Горького... А сейчас есть театры, где не идёт ни одной современной пьесы. И поскольку на серьёзных площадках современную драму не ставят, а постмодернистскую пьесу вообще нельзя поставить на большой сцене, потому что там нет ни сюжетов, не героев, драматурги стали устраивать лаборатории. Собирается примерно столько же человек, как сейчас на нашей встрече, и читают друг другу пьесы. Критики счастливы, друзья счастливы, жена счастлива... Как может развиваться современная пьеса, когда двадцать человек слушают одного? Драматургия развивается, когда зал в пятьсот человек в едином порыве аплодирует и кричит: «Правильно!» и потом обсуждает увиденное. Театры не ставят пьесы, драматурги перестают писать и предлагать их — вот такой замкнутый круг получается! Чтобы разорвать его, как обычно у нас в России требуется вмешательство государства. Я считаю, государство должно обязать государственные театры, чтобы треть репертуара состояла из современной пьесы, иначе последует лишение дотаций. И тогда театры сделают сделают всё, как миленькие!

- Что вы испытываете перед премьерой спектакля по вашей пьесе?

- Я очень люблю свою «Одноклассницу»! Мне кажется, что я вложил в неё очень многое из своего представления о нашей жизни, о том, куда мы идём... Волнение перед премьерой всегда есть — ты увидишь совершенно новую жизнь своих героев... Наверное, именно поэтому я и пишу драму. Попробую прибегнуть к аналогиям из области алкогольных напитков... Когда ты держишь в руках ещё пахнущую свежей типографской краской книгу — это как бокал сухого вина. А когда в зале гаснет свет, и ты видишь свою пьесу на сцене — это как хороший стакан водки!

Записала Наталья ПОЧЕРНИНА.

P.S. Поднявшись на сцену после окончания спектакля "Одноклассники", Юрий Поляков обратился к актёрам и публике: "Что может сказать драматург, увидев свою пьесу поставленной в прекрасном театре и исполненной так пронзительно, что у него на глаза навернулись слёзы? Только одно — спасибо!"

Специально для сайта БГАДТ.