Всё это - Михаилу Щепкину! Театральный фестиваль в Белгороде (2013 г.), часть I

В Белгороде каждые два года проходитВсероссийский театральный фестиваль «Актеры России - Михаилу Щепкину». Нынешней осенью - уже в девятый раз, и посвящен он 225-летию со дня рождения великого русского артиста, который, по словам Герцена, «создал правду на русской сцене» и стал «первый нетеатрален на театре».

Это имя для Белогорья знаковое. Здесь расположен единственный в России сельский историко-театральный музей М.С. Щепкина, чья коллекция формировались из фондов Малого театра и Белгородского академического драматического театра, который также носит имя своего знаменитого земляка. Четверть века поддерживает и продолжает традиции русского психологического театра Щепкинский фестиваль, соединяя людей, театры, города и страны. А, главное, создает удивительную атмосферу радости и добра, соединяя нас, сегодняшних, с Михаилом Семеновичем Щепкиным - человеком не только огромного таланта, но и прекрасной души.

Посвящением актеру Щепкину стала выставка гравюр заслуженного художника России Станислава Косенкова, открывшаяся в музее истории Белгородского драматического театра. Это иллюстрации к книге писателя-краеведа Б. И. Осыкова «Я родился в селе Красном...». И новая краска театрального форума - показы спектаклей любительских театров, признанных лучшими на Первом фестивале современного театрального искусства «Рассвет» и получивших это почетное право. Ими стали Независимый молодежный театр «Новая сцена-2» (спектакль «А.Д.» по пьесе Зиновия Сагалова «Три жизни Айседоры Дункан», режиссер Оксана Погребняк) и Театр-студия «Велосипед» (мистическая драма «Зима» по пьесеЕвгения Гришковца, режиссер Елена Власова).

Афиша фестиваля 1913 года отмечена такими городами, как Москва, Санкт-Петербург, Пенза, Белгород, Брест (Республика Беларусь). Помимо экспертного совета, который в этом году возглавила Наталья Старосельская, на фестивале «Актеры России - Михаилу Щепкину» работало молодежное жюри. В него вошли театральные критики из Москвы, Нижнего Новгорода, Уфы, Ульяновска,сделавшие на страницах «Страстного бульвара, 10» обзор фестивальныхспектаклей.

«Бережно сохраняется...»

В 1982 году, то есть за два года до моего рождения, на сцене Малого театрасостоялась премьера спектакля «Вишневый сад» в постановке Игоря Ильинского. Спустя 31 год этот спектакль открывал IX Всероссийский театральный фестиваль «Актеры России - Михаилу Щепкину». Все это время спектакль идет на сцене Малого театра, каждый раз собирая зрителей на разговор об изменившемся времени, о безвозвратно уходящем «вишневом саде» каждого из тех, у кого еще сохранилась память о прошлом. И, кажется, что за это время не одно поколение зрителей успело увидеть там что-то свое: свою детскую, в которой Раневская «спала, когда была маленькой», свой знаменитый «дорогой, многоуважаемый шкаф», так близкий Гаеву. Каждое поколение по-своему реагировало на «человечество идет вперед, совершенствуя свои силы» из монолога Петра Трофимова и уж конечно по-разному отзывалось на «я купил» героя нового времени Лопахина. Если судить по простой фразе, написанной на сайте Малого театра: «спектакль бережно сохраняется в постановке Игоря Ильинского», начинает казаться, что изменения и поиски новых смыслов в этих знакомых чеховских словах - удел и задача зрителя, а вовсе не спектакля. Между тем спектакль не может ни остановить время, ни остановиться сам. Природа у театра другая. По большому счету, срок годности спектакля - тот вечер, в который он идет. На следующем показе это уже другой спектакль, он просто обязан быть другим, прислушиваться к дыханию зрительного зала (но не следовать у него на поводу!).

Тот спектакль, который открывал Белгородский фестиваль, конечно же, отличался от постановки Игоря Ильинского. Об этом можно судить, если не по телеверсии, сделанной через год после премьеры, то по воспоминаниям зрителей и самого Игоря Ильинского, который, по его собственным словам, ставил «комедию жизни». «Я не вижу Чехова тихим. Напротив. Я вижу его страстным. Действенным. Жизнь без страстей вообще немыслима», - писал он. Но на белгородской сцене спектакль оказался как раз тихим, с не всегда различимыми эмоциями, доносящимися до нас откуда-то - не из-за четвертой, а из-за тридцать первой стены. С первого появления на сцене приехавших из Парижа Раневской (Светлана Аманова), Ани (Аполлинария Муравьева), Шарлотты (Людмила Щербинина) и встречающих их Гаева (Валерий Бабятинскийаева ()жаюнинаия этот дом идцать первой стены. просто обязан быть другим, слыша дыхание зрителял а сам даст фору люб), Симеонова-Пищика (Сергей Еремеев) и других, в доме словно ничего не меняется. Его дыхание осталось прежним - наполненным прекрасной ностальгией по давно минувшему времени. Раневская вернулась сюда для романтических воспоминаний о своем детстве, Гаев здесь, чтобы разделить чувства сестры, приободрить своими несбыточными планами, сыграть на бильярде... Они оба живут в бесконечно далеком (от зрителя в том числе) и романтическом мире. Перед ними планы деятельного Лопахина (Алексей Фаддеев) обречены на неудачу уже в первом акте. Ровное течение спектакля, вплоть до самого финала неспособного прикоснуться к зрителю, нарушают только отдельные сцены: удивительное мастерство Валерия Бабятинского и Юрия Каюрова (Фирс) то и дело заставляют их персонажей выходить на первый план, создавать на сцене то, что в кинематографе принято называть «крупным планом». Благодаря некоторой обособленности и изначально иному ритму существования на сцене, Симеонову-Пищику, замечательно сыгранному Сергеем Еремеевым, подарена возможность настоящего и живого юмора. В остальном же, прямо во время спектакля, вновь и вновь возвращается мысль: «бережно сохраненный...».

Но что такое «сохранение постановки»? Прежние декорации и мизансцены? Те же действенные задачи, вложенные в новых актеров? Дань памяти или опасность, заключающая в том, что едва ли постановка может жить одной памятью? Тем более что этот спектакль занимает особое место в истории Малого театра как всего лишь второе обращение «Дома Щепкина» к драматургии Чехова. «Иванов» Бориса Бабочкина, а вслед за ним «Вишневый сад» Игоря Ильинского - первые спектакли, открывшие новую страницу в истории театра. И этого не забыть.

Самодостаточный распад

Со спектаклями очень хочется разговаривать на их языке, сообразно их возрасту, характеру, темпераменту, - их личности, одним словом. Со «старыми» и «заслуженными» хочется говорить особенно вежливо и уважительно (хотя, иной раз спектакль только кажется таким «почтенным», а сам даст фору любой новоявленной премьере). С комедиями тянет разговаривать весело, с драмами - серьезно. А на циничные - отвечать цинизмом.

На практике все не так просто. Как, например, с недавней премьерой «Господа Головлевы» Пензенского областного драматического театра им. А.В. Луначарского, показанной на Белгородском фестивале. Спектакль этот поставил известный как в Москве, так и в провинции режиссер и артист, ученик Олега Табакова Дмитрий Петрунь. Он же написал инсценировку и определил жанр спектакля как «семейная хроника». Однако если «хроника» свободно развернулась на сцене набором отдельных, как правило, небольших картин, то с «семьей» все оказалось значительно сложнее.

В самом начале режиссер уверенной рукой задает ритм спектакля шумной и активной деревенской жизнью, в центре которой по праву царит Арина Петровна Головлева (замечательная работа Галины Репной). Она хозяйка и фактически глава семейства, поскольку муж ее Владимир Михайлович (Александр Куприянов) по воле режиссера очень быстро проходит путь от шута с надетой на голову большой петушиной головой, через сумасшествие к (почему-то) смерти через повешенье. Но ритм спектакля и его атмосфера меняются значительно раньше. Буквально сразу после приезда в родной дом старшего из сыновей Головлевых - Степана (Русланбек Джурабеков), бодрая деревенская суета сменится гнетущей атмосферой какого-то кошмара, подкрепленной музыкальным оформлением Александра Королькова. Эту атмосферу старший сын словно привозит с собой из Москвы, а с ней - собственную нерешительность, а в последствии - обреченность и алкоголизм, которые вскоре сведут его в могилу. И именно на его похоронах, пожалуй, впервые за спектакль, по-настоящему проявился жанр постановки, скрытый под «семейной хроникой». Когда вся семья, хоронящая Степана и скрытая под зонтиками, вдруг начнет ритмично этими зонтиками дергать, не то пританцовывая при этом, не то подпрыгивая, а после на сцену поставят пустую раму и крест, символизирующий первую из многих могил, станет ясно, - это фарс. Причем фарс не простой, а с особым отношением к персонажам и зрителям.

Сценография спектакля представляет собой деревянный короб, чем-то немного напоминающий клетку, а, учитывая дальнейшее развитие спектакля, - даже гроб (художник-постановщик Олег Авдонин). И зритель начинает почти физически ощущать, что едва ли из этого пространства кому-то из персонажей удастся вырваться живым (пока «везет» только Порфирию Головлеву - Иудушке, точно сыгранному Сергеем Казаковым). Быстро меняются картины, проходят десятилетия, но каждый из персонажей вновь неизбежно оказывается запертым в это пространство, из которого как будто намеренно выкачали весь свободный театральный воздух. Скоро умрет младший Головлев - Павел (Евгений Харитонов) - тоже от алкоголизма и тоски. Останется деспот и интриган Иудушка, подчиняющий себе всех оставшихся членов семьи и окружения. Режиссер, кажется, намеренно сделал его чем-то похожим не то на Берию, не то на собирательный образ тирана из «Покаяния» Тенгиза Абуладзе.

Этот спектакль до краев наполнен тяжелой, давящей на сознание атмосферой (это можно считать комплиментом режиссеру, поскольку создать атмосферу спектакля сегодня под силу далеко не каждому). Отдельные сцены: Порфирия и Евпраксеющки - (Альбина Смелова), Порфирия и его сына Петра - (Николай Шаповалов), а особенно вставная история судьбы двух сестер Анниньки (Елена Павлова) и Любиньки (Анна Гальцева) доводят эту атмосферу до пределов восприятия. Но за весь спектакль режиссер, цинично увлекшийся процессом распада семьи, предпочел оставить за скобками причины этого распада и так и не ответил на главный вопрос: а что объединяет этих разных людей? Что значит слово «семья», так смело выведенное в определение?

Дмитрий ХОВАНСКИЙ

Песнь жаворонка

В русской лирике песнь жаворонка - символ высокой поэзии, правящей свой полет к небесам и славящей радость жизни и свободы духа. Именно такой песнью прозвучал на фестивале спектакль «Жаворонок» Молодежного театра на Фонтанке из Санкт-Петербурга. Сложная интеллектуальная пьеса, в которой конфликт, сюжет, эволюция характеров заложены в столкновении различных мнений героев, в постановке Семена Спивака обрела плоть и кровь. Сам режиссер говорит, что осмысление событий этой пьесы должно происходить на «умно-чувственном уровне». И если к разуму зрителя обращены все диалоги и монологиЖана Ануя, не потерявшие за полвека своей остроты, то на чувствах зрителей режиссер виртуозно играет с помощью ритмов эпизодов, музыкально-пластических интермедий и, конечно же, блестящей игры актеров. Вот только что Жанна (Регина Щукина) радостно звала всех посмотреть в небо на весеннего жаворонка, как через мгновение мы оказываемся в гнетущей атмосфере допроса растерянной, подавленной девушки, медленно вслед за ней начинаем сопереживать ее рассказу и вместе с ней всходить на эшафот.

Ритм спектакля меняется от действия к действию, словно в симфонии. Заявив все основные темы в начале, спектакль начинает двигаться от спокойного ритма деревенской жизни, разговоров с «голосами» к раскачивающемуся ритму сомнений. Во втором действии, в сцене с Карлом (Сергей Барковский) легкое и быстрое аллегро сменяется несущимся ритмом убеждения, сражений и победы. В последнем действии - это ритм набата, равнодушно отбивающего последние часы жизни Жанны как полководца и как человека.

Зрительское воображение подпитывает лаконичная и емкая сценография Эмиля Капелюша. С одной стороны, место действия неизменно - мрачный подвал средневекового замка. С другой стороны, в своих воспоминаниях Жанна вольна оказываться где угодно, и вертикальные металлические трубы становятся то деревьями в лесу, то флагштоками французского войска, то колоннами королевского дворца. И в них незримо присутствует стремящаяся ввысь готика Реймсского собора, воплощающего дух французских королей. Сцены коронации в Реймсе, как торжества Жанны д'Арк и короля Карла, в спектакле нет. Вместо этого, прикрыв глаза от слепящего солнца, все следят за полетом жаворонка - воплощения души героини, разорвавшей связь с этим миром. Семен Спивак предлагает такой финал, говоря с сегодняшним зрителем о силе идеи, время которой пришло, и о трудном пути человека, призванного отдать ради нее свою жизнь. Метафорой этой идеи становится огромное колесо, жернов истории, которое то выкатывается навстречу Жанне, то раскачивается в минуты сомнений, то надвигается со всей неотвратимостью рока, приводя в движение другие колеса, поменьше и попроще.

В какой-то момент суд над Жанной становится судом над остальными персонажами, а затем и судом зрителей самих себя через Жанну. Так по-человечески понятны и близки желающий поскорей разделаться с этим «неприятным делом» граф Варвик Романа Нечаева и давно потерявший всякую веру Архиепископ Валерия Кухарешина, неожиданно для себя совершающий «добрый поступок» пьяница и бабник Бодрикур Евгения Клубова и простодушный вояка Лаир Вадима Волкова, очаровательные королевские дамы Надежды Рязанцевой и Александры Бражниковой, для которых модная шляпка дороже всех национальных идей. Искреннюю жалость вызывает полукороль-полушут Карл Сергея Барковского, которому «повезло» родиться наследником разоренной страны. Фиглярством и слабостью он прикрывает полное осознание своего собственного нелегкого предназначения. Жанна становится для него теми самыми голосами, вселяющими веру и ведущими вверх, и вместе с ней весело и отчаянно раскручивает он свое колесо судьбы.

Жанну, избранную для роли спасительницы, Регина Щукина играет наивной девчонкой, думающей сердцем, в котором живет глубокая вера в силу человека, созданного богом. Она проходит все ступени жития святой, испытав и радость божьего промысла, и горечь испытаний, и материнскую любовь к людям, и победу духа, и предательство близких людей. При этом она до последней секунды своего существования не перестает быть девчонкой, которая, плача и падая, находит в себе силы толкать кровавое колесо своей судьбы и совершает подвиг. А нам остается с восхищением и благодарностью следить за полетом духа тех, кто восходил на эшафоты войн, искусства, веры ради спасения человека.

«...Здесь так легко мне, так радушно, Так беспредельно, так воздушно; Весь божий мир здесь вижу я. И славит бога песнь моя!» - так пишет В. Жуковский о полете жаворонка. Так звучит финальная нота спектакля, когда все радостно танцуют, и в этом танце освобождения солирует она - простодушная девчонка Жанна.

На исходе дня

Трагифарс по пьесе Н. Коляды «Баба Шанель» Московского «Театра на Юго-Западе» в постановке Валерия Беляковича вызвал у меня, да и, пожалуй, во всем зрительном зале, сложносочиненный коктейль чувств. События вечера после юбилейного концерта хора пожилых «Наитие» при районном обществе инвалидов, от торжественных речей на банкете до ухода обожаемого руководителя-баяниста и смерти «старейшего члена» ансамбля, пережитые героинями «возраста 90-60-90», были сыграны блистательными актерами в самой острой, почти карикатурной, форме. Режиссер использовал беспроигрышный прием, распределив на роли амплуа «комическая старуха» мужчин. Великолепная семерка Макс Шахет, Андрей Санников, Олег Анищенко, Олег Задорин, Александр Горшков, Константин Курочкин и Михаил Белякович создали галерею до боли узнаваемых, таких родных и таких непохожих друг на друга бабушек. В попытке проникнуть в самую суть женской души они сделали своих героинь при всем комизме очень трогательными и хрупкими, особенно в любви к создателю хора, харизматичному Сергею Сергеичу (Денис Нагретдинов). Единственная в спектакле стопроцентная женщина, этакая стареющая Мэрилин Монро - новая солистка ансамбля Роза Рябоконь в исполнении Галины Галкиной, появляется в мужской униформе охранника с резиновой дубинкой на поясе. Конфликт между героинями неизбежен и прост. Но создатели спектакля черпают из него множество таких экзистенциальных тем, как трагическая судьба художника, отношения творческого коллектива и власти, одиночество человека на закате жизни и соединяют на сцене откровенный фарс, китч и трагедию. В каждом смешном эпизоде звенит грустная нота, в каждом драматическом - веселая. Кульминация спектакля - сцена смерти Капитолины Петровны (Макс Шахет), сдирающей с себя сарафан как кожу, как всю свою почти вековую жизнь, сшитую из грубой мешковины и дешевого люрекса - вызывает в зале рыдания, которые тут же перерастают в хохот от блистательных афоризмов Томки-Стакан (Александр Горшков) в поминальной речи. После такого яркого выступления исповеди остальных героинь могли показаться банальными, если бы не были сыграны на опасной грани между жизнью и смертью, переходя из прощания в прощение. Валерий Белякович заостряет финал пьесы кончиной героинь и одновременно дарит зрителям веру в невозможность окончательного ухода. В едином нечеловеческом усилии вращают они огромный стол, словно сдвигая пласты времени и пространства: «Пока Земля еще веpтится, и это ей стpанно самой, пока ей еще хватает вpемени и огня, дай же ты всем понемногу, и не забудь пpо меня».

Музыкальное оформление спектакля заслуживает отдельной рецензии, настолько мощно поддерживают жанр трагифарса звучащие в нем композиции из популярной музыки ХХ века. В одних сценах они звучат в унисон происходящему. Какой хор ветеранов обойдется без громких псевдорусских песен «Золотого кольца» и «Ты ж меня пидманула»? А с какой нежностью и грустью поют они «Мимо счастья так легко пройти» квартета «Аккорд». И с какой молодецкой удалью проходят роскошным дефиле по столу под «Ней-на-на»! Надрывным криком души звучит уход Сергея Сергеича под песню «Есть только миг между прошлым и будущим» А. Зацепина. Под чарующее пение «Соловья» А. Алябьева выходит будущая солистка Роза Рябоконь, продемонстрировавшая всем «настоящую русскую песню» в частушечном сверхвизге. В других сценах музыка становится мощным контрапунктом, придавая событиям неожиданное новое звучание. Трудно представить некролог, произносимый под музыку «Beatles», но на Юго-Западе это делают блистательно. Горькой иронией наполняет сцену Iggy Pop в композиции «In the Death CarВ катафалке». И на самую высокую ноту поднимает финал «Молитва» Б. Окуджавы в исполнении академического хора.

Скажу честно, без подступающих слез смотреть этот спектакль невозможно. Но причины слез за время действия будут разными: жалость, сострадание, смех, воспоминания, эстетическая радость и что-то еще, у каждого свое.

  
Без портретного сходства

Премьера спектакля «Последняя любовь Достоевского» состоялась девять лет назад на малой сцене Московского театра имени Вл. Маяковского. Для автора пьесы, режиссера и исполнителя главной роли заслуженного артиста РоссииАлексея Локтева эта работа стала одной из последних. Дальше можно было бы продолжать писать в прошедшем времени, но произошла удивительная вещь.Александра Равенских, исполнявшая в той постановке роль Анны Григорьевны Достоевской, сделала почти невозможное. Она вновь вошла в ту же реку, решив восстановить спектакль Алексея Васильевича Локтева «как своеобразный памятник человеку, актеру, драматургу».

Несколько лет шли поиски исполнителя на роль Федора Михайловича Достоевского, пока она не обрела его в лице артиста Театра на Покровке Виктора Полякова. Так родился театральный проект памяти Алексея Локтева. Получив новое название, спектакль «Я за тобой пойду...» (режиссер Надежда Аракчеева) впервые был показан зрителю в 2011 году на камерной сцене Государственного театрального музея имени А.А. Бахрушина, потом его играли в Доме-музее Ф.М. Достоевского в Старой Руссе. «В кабинете, где Федор Михайлович работал над «Братьями Карамазовыми, где из окна видна речка Перерытица», - вспоминает Александра Борисовна Равенских. И вот Щепкинский фестиваль.

Жанр спектакля «Я за тобой пойду» обозначен как «камерная драма (история любви). В его основе, пожалуй, самый достоверный материал - дневники писателя и его переписка с женой. В эту ткань автор пьесы Алексей Локтев включил также фрагменты воспоминаний Достоевского, отрывки из его романов, а исполнители очень бережно, без надрыва и пафоса, рассказали историю жизни и любви великого писателя и его не менее выдающейся по силе духа, глубине веры и верности жены Анны Григорьевны Достоевской, в девичестве Сниткиной.

Как проста и как пронзительна фраза Анны Григорьевны: «Четырнадцать лет вместе, тридцать семь лет без него и ... с ним». Следя за развитием событий в спектакле - от первых робких шагов героев навстречу друг к другу, к их семейным будням, в которых и радость, и потери, и вспышки тяжелых воспоминаний, и даже глупые, никчемные обиды - не остается никаких сомнений, что судьба Федора Михайловича и Анны Григорьевны неразрывное целое. На заднем плане сцены между двумя портретами мы видим изображение храма, и это подтверждает лишь одно - их встреча предопределена свыше, их жизнь хранима небесами.

Мучительно рождаются романы - от замысла до последней финальной строки. Как точно автор пьесы делает акценты на внутреннем состоянии писателя, перебрасывая едва заметный мостик к его персонажам. И вот уже Раскольников умоляет: «Не оставляй меня, Соня...» И Федор Михайлович как заклинание повторяет: «Не оставляй меня, Аня...». Работая над «Бесами», писатель до такой степени погружается в свое произведение, что реально слышит звонок Ставрогина в свою дверь. И как страшен монолог этого персонажа о «бесчестии России» в исполнении Виктора Полякова. Кажется, что каждое его слово вгрызается в тягучую темноту, окрашенную нервными всполохами от зажженной свечи...

Ни в коем случае не добиваясь портретного сходства, Виктор Поляков и Александра Равенских вдыхают жизнь в подернутые паутинкой времени изображения. И вот уже Федор Михайлович, совсем как влюбленный мальчишка, восклицает - «Анька, царица моя!». И робеет, и страдает душевно, когда речь заходит о деньгах, когда оказывается абсолютно беспомощным перед человеческой алчностью. Как пронзительна молитва Анны Григорьевны за своего мужа. Так молятся дети - всем своим существом. И кто знает, сколько бы прожил Федор Михайлович без этих молитв, хватило бы ему сил на те грандиозные вещи, которые он успел создать. Для роли своей героини Александра Равенских нашла удивительно точные штрихи. Они - в едва уловимых жестах, в мудром умении молчать, в той внутренней мощи, которая способна усмирить даже самые страшные вспышки отчаяния мужа. И это уже не просто образ Анны Григорьевны Достоевской, а всех тех женщин, которые стояли за спиной своих великих мужей и чья огромная любовь была им надеждой и опорой.

Время прощаться. Перед тем, как Федор Михайлович закрыл навсегда глаза, Анна Григорьевна тихонько рассказывает ему сказку о Курочке Рябе. В этой старинной волшебной истории скрыт глубокий сакральный смысл, потому что она - и о потерянном рае, и о бескрайности Вселенной. Создатели спектакля «Я за тобой пойду...» подарили это счастье прикоснуться к Вселенной замечательных людей - незабронзовевших, настоящих, живых.

Тихим вечером

Колодец - источник жизни. Именно он стал центральной точкой сценографического рисунка спектакля «Вечер» по пьесе Алексея Дударева Брестского академического театра драмы и музыки имени Ленинского комсомола Республики Беларусь. Художник Виктор Лесин задумал так, что приходя к колодцу за водой, герои спектакля - Василь, Ганна и Гастрит (Микита) - должны подниматься вверх по крутой лестнице. И всякий раз это настоящее восхождение, которое требует немалых усилий. Так же как и каждый прожитый день для старых и одиноких людей. А колодезное ведро, словно маятник, отмеряет отпущенный срок. Режиссер Александр Козак сознательно замедляет ритм спектакля, чтобы каждой клеточкой можно было почувствовать то, как умирает деревня, теряет жизненные соки. Как доживают здесь свой век люди, которые корнями вросли в эту землю и в нее же скоро уйдут.

Вечер и должен быть тихим, чтобы вспомнить все сокровенное и важное, побыть наедине с собой, и эту важную интонацию спектакля очень верно улавливает композитор Василий Кондрасюк. В заданном пространстве удивительно гармонично существуют три замечательных актера. Василь (Николай Маршин) изо дня в день поддерживает жизнь в колодце, «выбирая» из него воду за хозяев уже опустевших домов. Что-то глубоко древнее, языческое в его беседах с солнцем. Этот человек слышит и понимает природу, и она в ответ приоткрывает свои тайны. И потому, когда Василь называет точный день своей смерти, это не воспринимается неуместной шуткой. Он, действительно, знает. И свято верит, что в их деревне не оборвется живая ниточка: ведь об этом его каждодневные молитвы небесному светилу.

Ганну Тамары Левчук жизнь так сильно пригнула к земле, что уже и ведро воды поднять не под силу. Но в то же время в ней еще столько нерастраченной любви, нежности. Как трогательно и тонко сыграна сцена сватовства и замужества Ганны, выбравшей из двух женихов именно Василя. Одинокие люди должны согреть друг друга. И вот уже колодец трансформируется в деревенскую избу, согретую домашней едой и горячим чаем: дом ведь тоже должен поддерживаться живым теплом. И любовью. Гастрит (Михаил Метлицкий), несмотря на вредный характер, вызывает острое чувство сострадания. Потому что абсолютно ясно: всю свою жизнь он был постылым. Отвергнутый Ганной и обиженный на своего соперника Василя, он все равно приходит к ним, чтобы «притулиться». И душу согреть, и совесть облегчить, сняв давний грех предательства и получив прощение. Три старика на какое-то время становятся одним целым...

Уходить первым черед выпал Гастриту. Колодец вдруг раскрылся и впустил его внутрь, в вечность. А на дороге, ведущей к деревне, Василю явно привиделся путник. Кто знает, может, и вымолил он у солнца продолжение жизни для родных мест. Человек так устроен, что надеется и верит до последнего.

Елена ГЛЕБОВА

Журнал "Страстной бульвар, 10", выпуск №4-164/2013, Фестивали