Наталья Старосельская. Журнал «Страстной бульвар,10» ("На бойком месте", "Женитьба", "Метель")

Выпуск № 6-126/2010, В России

Я привыкла приезжать сюда на фестиваль «Актеры России — Михаилу Щепкину» в теплые и солнечные октябрьские дни, когда бульвары влекут своими зелеными, желтыми и красными красками, когда на фоне густо-голубого неба особенно ярко выделяются золотые купола церквей, когда памятник Михаилу Семеновичу Щепкину окружен волнующейся листвой и настроение — совершенно особое: праздничное, приподнятое от встречи со старыми друзьями, от предчувствия новых и интересных встреч, от радости Фестиваля...

И вот судьба занесла меня сюда метельным ветреным декабрем, когда от гостиницы до театра - путь кратчайший! - надо было добираться по сугробам, сопротивляясь бешеным порывам ветра.

Но добираться — стоило, потому что три премьеры нынешнего сезона в Белгородском государственном академическом драматическом театре им. М.С.Щепкина надо видеть, чтобы оценить и сегодняшнее состояние труппы, которую я давно знаю и люблю, переживая за каждый новый спектакль, и работу московских режиссеров, которая (при всем различии и разнообразии) никогда не выглядит здесь как творчество «залетных», не обремененных излишними ответственностью и серьезностью, «столичных штучек».

На этот раз сам Бог послал мне наслаждение в виде исключительно русской классики - «На бойком месте» А.Н.Островского, «Женитьба» Н.В.Гоголя и «Метель» А.С.Пушкина.

Юрий Иоффе был приглашен в Белгород на постановку спектакля «На бойком месте» после того, как в Москве, в Театре им. Вл.Маяковского, с большим успехом состоялась премьера. Мне очень нравится московский спектакль Иоффе, поэтому я с некоторой опаской шла на белгородский и, честно говоря, увидев на сцене ту же сценографию художника А.Глебовой, немного загрустила. Хорошо знаю, как актерские индивидуальности могут изменить интонацию и атмосферу спектакля, но снова — повтор...

Однако это скучное слово («повтор») забылось в первые же минуты — передо мной был совершенно другой спектакль. Спектакль о другом. Если в московском существует некий налет тревоги (ведь выходит же хозяин постоялого двора порой по ночам с ножичком!), здесь ее нет и в помине; «бойкое место» воспринимается совершенно в ином смысле: говорим же мы иногда без какого бы то ни было негативного смысла о бойком ребенке, о бойкой женщине — так и здесь, ни минуты покоя нет у обитателей постоялого двора, только присядут передохнуть, как снова кто-то приехал, бери в руки бубен, скрипку и гитару и давай-давай наяривать, подносить гостям рюмку, выколачивать из них деньги, плясать да широко улыбаться...

Да и хозяин двора, Вукол Бессудный в блистательном исполнении И.Нарожного совершенно иной — властный, но спокойный, вожжи в руки берет не столько для того, чтобы наказать сестру или жену, сколько просто для острастки, а уж когда понимает, что им крутят, как хотят, две женщины и обманывают на каждом шагу, садится на табуретку, смотрит в зал, а в глазах горькая тоска. Такая горькая, что становится жаль этого человека, возомнившего себя главой дома и всевидящим оком постоялого двора...

Вообще, все персонажи комедии Островского претерпели существенные изменения по сравнению с московским спектаклем. И это идет не только от ярких актерских индивидуальностей (хотя, конечно же, и от их энергетики!), но и от того, как представляется, что Юрий Иоффе, обращаясь к пьесе во второй раз, кое-что уточнил и заострил. Так, например, Павлин и Анна — влюбленная пара, превращаются из абсолютно положительных героев в достаточно спорных. Павлин (В.Бгавин) удивительно смешно и многозначно обыгрывает имя своего персонажа — он появляется перед нами впервые, действительно, как павлин, распустивший пышный и яркий хвост, в сопровождении трагика из провинции Пыжикова (А.Йовчев играет великолепно, он артистичен, с повадками провинциального трагика — достаточно видеть, как, стоя в глубине сцены, он слушает монолог «отравившейся» Анны, словно находится в театре и наслаждается тонкой игрой!), казачка Гришки, очень пластично и смешно сыгранного Д.Зотовым, с корзинкой, полной бутылок вина, чтобы сразу же, с первых минут утвердить себя героем происходящего. Но никуда не денешься от совершенно детской обидчивости, с которой Павлин Миловидов воспринимает окружающих, от столь же детского, по сути, желания красоваться, быть «отличником». В.Бгавин играет своего героя не очень умным, болезненно самолюбивым, утратившим какие-либо преимущества дворянского сословия. Он ничем не отличается от купца, а потому слова Евгении (очень выразительна в этой роли Э.Ткачева, обаятельная даже в своей лживости и изворотливости) о том, что она полюбила Миловидова, потому что он — барин, а не мужик, вызывают естественный смех в зрительном зале.

Что же касается Анны, сестры Вукола, для которой В.Васильева нашла очень точные и яркие краски, она и не претендует на звание голубой героини: это стервочка новой формации, которая искусна в обольщении бросившего ее возлюбленного, которая сыграет в самоубийство, прекрасно зная, что приняла не яд, а снотворное, ненавидящая Евгению до дрожи и услужливо приносящая брату вожжи, чтобы наказал жену. Достаточно взглянуть на ее шляпку, которую Аннушка натягивает, вроде бы собираясь домой, к матери, как станет ясно: девушка, прожившая какое-то время «на бойком месте», успешно усвоила вкусы своей ненавистной родственницы и подражает им, не отдавая себе в том отчета. А может быть, и отдает — просто слишком лукава эта девица-скромница...

Даже небольшие роли выполнены в этом спектакле с ювелирной огранкой. Петр Непутевый, купеческий сын, сыгранный П.Рыжиковым смешно и грустно одновременно, настолько мучим тоской по непонятному, что его выкрики: «Я деньги плачу!..», а потом: «Я жить хочу!..» вызывают сначала смех, а потом внезапную острую жалость к этому нелепому франту, считающему, что ему все позволено именно потому, что уж если подарено это счастье — жить! - то надо на полную катушку ощутить эту сладость. Очень хорош и его приказчик Сеня (Д.Гарнов), рассудительный, спокойный, знающий, когда своего хозяина на плечи взвалить и в постель отнести, а когда можно и кулаком погрозить. Выразителен и Жук (А.Манохин, он же и режиссер по пластике, которая в этом спектакле поистине безукоризненна), и ямщик Раззоренный (А.Громов), который продаст кого ему будет выгодно и когда ему будет выгодно, одинаково деловито засовывая под картуз деньги...

Еще очень важно в спектакле Юрия Иоффе, что здесь появляется и «живет» тема навязчивой, настырной любви — она владеет всеми помыслами Анны, она движет поступками Евгении, она по-своему проявляется у Павлина. Мы привыкли считать любовь (по крайней мере, в толковании наших классиков) чувством почти исключительно светлым, а режиссер обнаружил у Островского именно такой «оттенок» - важный, существенный, многое проясняющий и уточняющий в эстетической природе этой комедии...

Гоголевская «Женитьба» поставлена Валентином Варецким, работающим с труппой Белгородского театра не впервые (как, впрочем, и Юрий Иоффе). И, надо сказать, спектакль породил во мне такие мысли и чувства, которые никогда не возникали прежде. Например, мысли о детстве Агафьи Тихоновны. Несколько раз на протяжении спектакля на сцене молча появляются покойные ее батюшка и матушка. Они стоят в стороне, глядя на свою дочь, и время от времени отец поднимает вверх огромную руку — ту самую, которой он и «усахарил» свою жену. И почему-то это не смешно — начинаешь думать о девочке, которая росла в доме, где царила и правила эта ручища; и крик, обращенный к Яичнице: «Прибьет, прибьет!..» - получает вполне понятное толкование: страх, продолжающий жить в давно выросшей девочке...

Ю.Волкова играет Агафью Тихоновну отнюдь не дурой, мечтающей поскорее выйти замуж, а девушкой, жаждущей счастья, разделенности своих мыслей и чувств — пусть не Бог весть каких высоких, но простых, человеческих. Ей одинаково милы все, кто приходит в дом, в каждом готова Агафья Тихоновна усмотреть возможность будущего счастья — и карикатурно толстый Яичница (В.Бгавин), забавный, словно ребенок, и такой же доверчивый — как по-детски он радуется смешным фамилиям, которыми утешает его Жевакин, как по-детски обижается на Агафью Тихоновну; и Анучкин (А.Манохин), желчный, сгорбленный, с причудливо выложенной на лбу прядью волос; и Жевакин (И.Нарожный), рубаха-парень, улыбчивый и всегда готовый поведать о своих морских путешествиях... Но и их всех становится жалко — у каждого своя драма одиночества, каждый обделен неласковой судьбой. И когда Жевакин скажет задумчиво о том, что вот уже семнадцатый раз срывается у него сватовство, станет почему-то бесконечно жаль этого человека, так же, как и все достойного, простого человеческого счастья, но вот... не дано...

Одному из исследователей творчества Н.В.Гоголя долго не давала покоя мысль: почему же писатель определил свою комедию как «совершенно невероятное происшествие»? И тогда он отправился в библиотеку, обложился календарями и установил, что действие «Женитьбы» происходит в Великий пост, чуть ли не на Страстной неделе. Никогда на Руси не сватались в это время, а значит — был во всех этих событиях умысел не кого-то, а настоящего черта! И черт явлен нам в спектакле Валентина Варецкого — это Кочкарев (И.Ткачев), который, затеяв свою игру, надевает длинный черный плащ на ярко-красной подкладке и начинает суетиться, вмешиваться во все, невольно напоминая этакого оперного Мефистофеля провинциального розлива.

Но режиссер идет еще дальше — значит, и сваха должна быть чертом, если затеяла свой бизнес именно в это время? М.Русакова предстает этакой строгой бизнес-леди в зеленом костюме, с сумкой, напоминающей отчасти ридикюль, а отчасти деловой портфель, и вынимает оттуда «анкеты» каждого из женихов с приколотыми, словно в личном деле отдела кадров, фотографиями в углу. Ее бизнес поставлен на широкую ногу, она деловита, энергична, мало напоминает свах А.Н.Островского, любящих перехватить рюмочку между делом. И ее диалоги с Кочкаревым, действительно, подобны конкурентной борьбе двух чертей, которым важно как можно больше христианских душ сбить с толку!..

А Подколесин (В.Стариков) — инертный, нерешительный, тоже похож на ребенка, который готов целый век провести в мечтах, не снимая халата, колпака и ночной сорочки. Только бы никто не трогал — ведь мечты сладостнее любой действительности. Он настолько, видимо, привык к своему одинокому существованию, что, прежде, чем выпрыгнуть в черный провал окна, разговаривает сам с собой двумя голосами...

Очень выразительны в спектакле Арина Пантелеймоновна (Н.Пахоменко), тетушка, хорошо помнящая порядки в этом доме, а оттого постоянно настороженная, встречающая женихов вопрошающим взглядом: не обидят ли, не «усахарят» ли они любимую племянницу? Соответствуют своим хозяевам слуга Подколесина Степан (А.Йовчев) — меланхоличный, задумчивый, постоянно пребывающий как будто не здесь, и Дуняшка (Н.Зуева), девочка в доме Агафьи Тихоновны — участвующая во всем, все видящая и слышащая.

При том, что спектакль выстроен как комедия, смешон и весел, он воспринимается словно некий морок (этому ощущению способствуют и зеркала, придуманные художником Ю.Доломановым)— чертовщина выражена в нем довольно сильно и по-своему завораживает.

Как завораживает первое действие пушкинской «Метели», трактованной режиссером Александром Огаревым как тоска по утраченной нами культуре в плане значительно более широком, чем только культура пушкинского стиха и прозы. Здесь оживают воспоминания об опере, пластические сцены вызывают память о балете, проход героев по страницам развернутых книг воспринимается словно путешествие по мосткам, переброшенным в то далекое время, музыка Г.Свиридова вызывает совершенно определенные ассоциации... И в то же время это спектакль о вечной борьбе романтизма с реализмом — поэтому сцены пронизаны иронией.

Замечательны молодые артисты в ролях героев — Машенька (Н.Кранцевич) и Владимир (А.Блискунов). Они так выразительны, так молоды и так глубоко погружены в пушкинскую эстетику, что смотреть на них — одно удовольствие!

Вообще, актерские работы в «Метели» очень точны и ювелирно огранены — это относится и к И.Драпкиной (Прасковья Петровна), и к И.Кириллову (Гаврила Гаврилович), и к И.Ткачеву (Бурмин), и к А.Зотову (Белкин), и к участникам массовых сцен — пластичным, не выпадающим из пушкинской эпохи (режиссер по пластике А.Манохин).

Но второе действие спектакля разрушает то хрупкое очарование, которое возникло в первом (ему не помешал даже сон Марьи Гавриловны — явно избыточный и очень затянутый). Виной тому, как представляется, широкие и ненадежные крылья фантазии, на которых унесся в неведомые дали режиссер. Чего здесь только нет! - и обильно цитируемое «Бородино» М.Ю.Лермонтова, и деревенский оркестр в белых фраках и цилиндрах, и песни Эдит Пиаф, и (по Грибоедову) бросание женщинами чепчиков вверх по случаю победы в войне, и надрывные «Очи черные»... В результате становится просто скучно, Пушкин тает в дымке этого очень красивого спектакля (художник — Татьяна Виданова) и, кажется, уже не вернется к нам. Но, к счастью, он все-таки возвращается к финалу — когда появляется Бурмин и романтическая линия спектакля снова оживает, заставляя вспомнить содержание «Метели» и драматическую коллизию повести. И тогда повторенный из начала спектакля романс «Я помню чудное мгновенье...» и финальные слова Белкина: «Да, были люди в наше время...» словно возвращают к тому, от чего режиссер улетел на крыльях фантазии так далеко. Вновь становится радостно за театр, за зрителей, за артистов, так чувственно и выразительно игравших в спектакле...

«Метель» - не первый спектакль Александра Огарева в Белгороде, но, пожалуй, самый спорный, он словно соткан из противоречий, порой заставляющих скучать во время спектакля, но раздражения почему-то не вызывающих. Может быть, потому, что, когда видишь, с какой отдачей работают артисты, прощаешь режиссеру его полет в неизвестность? А может быть, потому что без ошибок и обретений не бывает...

Старосельская Наталья.