На всякого мудреца (А. Островский. "Лес")

Всеросcийский театральный фестиваль

"Островский в доме Островского"
Марина Гаевская

Газета "Культура", № 43-44 (7657)
13-19 ноября 2008 г.

Основанный в 1993 году, он уже в течение пятнадцати лет каждые два года собирает в Москве коллективы из провинции. За все это время художественные и организационные традиции смотра остаются неизменными: его создатели не стремятся расширять ни репертуарные, ни географические границы, приглашая исключительно российские театры со спектаклями, поставленными по пьесам главного автора Малого. Нынешний, восьмой по счету, тоже не стал исключением: в столицу приехали гости из Кемерова, Ульяновска, Белгорода, Вышнего Волочка и Владикавказа. Хозяева же фестиваля включили в программу свои недавние постановки по Островскому: "Последняя жертва" и "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский". В перенасыщенном московскими премьерами октябре посмотреть все оказалось физически невозможно, но три увиденных спектакля из пяти привезенных выявили определенную тенденцию: все они были созданы приглашенными постановщиками, и при очень высоком актерском потенциале трупп решающее слово на сей раз оставалось за режиссерами.

Осуществленная Аркадием Кацем в Ульяновском областном драматическом театре имени И.А.Гончарова постановка пьесы "Правда - хорошо, а счастье лучше" задала такую максимально высокую планку, тягаться с которой было весьма непросто. В спектакле, на удивление легко вызывающем и смех, и слезы, мы увидели тот истинный профессионализм и театральную культуру, которые сейчас, увы, в большом дефиците. То же можно сказать и о целостности постановки, и о единстве актерского ансамбля. В спектакле ульяновцев над сценой плавно кружится некий пышный кринолин, украшенный цветами и яблоками (сценография и костюмы Татьяны Швец). То грустно лирическая, то иронично озорная музыка В.Гаврилина не только задает тон всему действию, но и точно соответствует характеру того или иного персонажа (музыкальное оформление Олега Яшина). И буквально все герои без исключения наделяются тем в меру дозированным количеством ярких красок и полутонов, которые дают глубину и объем абсолютно живым, узнаваемым характерам. Конечно, особо выделяется противоречиво-непредсказуемый Грознов - Борис Александров, причудливо соединяющий в себе властную рассудительность и нежную страстность, вынужденную скупость и благородную широту души, беспомощность перед хамством и неистребимое чувство собственного достоинства. Неподражаема и воистину разумная, мудрая Филицата - Клара Шадько, сохраняющая при этом зажигательный, молодой кураж и несокрушимую энергию, с коими она лихо закручивает свои добрые "интриги". Но не менее запоминаются и многие другие герои спектакля, в каждом из которых прочитываются не только конкретный характер, но и человеческая судьба. Поначалу жесткая, словно утратившая всякие чувства Мавра Тарасовна (Зоя Самсонова), вдруг оттаивающая и заново обретающая мягкую, ласково-покорную женственность. Робеющий лишь перед материнской волей язвительно-высокомерный и напыщенный самодур - Амос Панфилыч (Евгений Редюк) - редкий знаток винной продукции, живущий, словно с вечного похмелья. Беспардонно-наглый и изворотливо-трусливый Никандр Мухояров (Владимир Кустарников). Жалкая, затравленная бедностью и оттого легко теряющая жизненные ориентиры Пелагея Зыбкина (Алла Бабичева). Очевидная актуальность "коммерческой тематики" подчеркивается в спектакле тонко и ненавязчиво, а оттого и звучат фразы Островского столь органично и естественно, вызывая живую реакцию зрительного зала. К непреклонному же максимализму трогательно-пылкого юноши, не продающего совесть и не поступающегося человеческим достоинством, здесь относятся с полным пониманием и сочувствием, особо акцентируя внимание на его искренней вере в то, что лишь человек, который живет по правде, является истинным патриотом своего отечества. И, несмотря на явное поначалу противостояние "отцов" и "детей", театр словно протягивает ниточку от одного поколения к другому, не позволяя порваться связи времен. Потому Платон и Поликсена, робко объясняющиеся в любви, поют ту же песню, которую так душевно затягивают Сила Ерофеич и Мавра Тарасовна, с нежностью склонившаяся к плечу все так же дорогого ей человека. Так словно перекликаются жизнь, только начинающаяся, и жизнь, почти прожитая, но по-прежнему озаренная истинной любовью и счастьем взаимопонимания.

Режиссер из Белоруссии Модест Абрамов, поставивший "Банкрота" в Академическом русском театре имени Евгения Вахтангова Республики Северная Осетия - Алания, снабдил свой спектакль внушительным песенно-романсовым лейтмотивом. Однако, несмотря на хорошее исполнение, музыкальные отступления выглядели не вполне уместными вставными номерами, ничего существенно не добавляющими ни к сюжету, ни к характерам. Концертно-эпизодический принцип постановки отчасти уподобил драматические сцены неким фарсовым дивертисментам, сведя многоцветную жанровую палитру пьесы к прямолинейному гротеску и практически сняв драматизм финала. Оттого и персонажи спектакля оказались излишне спрямленными и упрощенными. А это особенно обидно, поскольку об актерских возможностях владикавказской труппы мы знаем не понаслышке. Неслучайно показанный в 2000 году в рамках того же фестиваля спектакль "Василиса Мелентьева" запомнился надолго прежде всего благодаря выдающимся актерским работам. Также минскому режиссеру, увы, не всегда удавалось сохранять чувство меры и держаться в рамках хорошего вкуса. Правда, все это не умаляет заслуг самого коллектива, в крайне непростых условиях продолжающего хранить традиции русской культуры, что и было отмечено в приветственных словах в адрес театра.

Белгородский академический драматический театр имени М.С.Щепкина, как и Ульяновский, пригласил для постановки "Леса" московского режиссера - Бориса Морозова, отличающегося умением вносить в свою трактовку современные ритмы и придавать хрестоматийным характерам новые оттенки, не разрушая при этом ни жанровую, ни стилистическую структуру пьесы. Во многих постановках "Леса" чаще всего возникает резкое противостояние двух жизненных позиций: жизнь в театре как добровольно исповедуемая форма бытия для одних и театр в жизни как способ лицемерного существования для других. Не уходя полностью от этой традиционной версии, режиссер словно несколько размывает границу, разделяющую два эти полюса. Оттого и заметно помолодевшая Гурмыжская (М.Русакова) отнюдь не выглядит такой уж сластолюбивой и расчетливой ханжой, чье стремление купить себе в мужья мальчишку вызывает лишь смех. Вина этой и впрямь кроткой и беспомощной Раисы Павловны лишь в том, что от недостатка то ли ума, то ли опыта она искренне влюбилась в услужливо-трусливого недоросля Буланова (И.Ткачев), беспросветная глупость которого соединилась с наполеоновскими амбициями. Соответственно и далеко еще не старая Улита (Н.Пахоменко), с болью говорящая о своем тоскующем живом сердце, имеет в виду совсем не что-то давно прошедшее и легко увлекается первым встреченным ухажером, проявляющим к ней далеко не бескорыстный интерес. Счастливцев (И.Нарожный) здесь и впрямь не так уж добродушен и искренен: в его бесшабашном свободолюбии слишком много расчета и напористой жажды обогащения, а за наивным простодушием то и дело прорываются озлобленность и ожесточение. Для него игра как на сцене, так и в реальности - это лишь вынужденный способ выживания, а не добровольно избранный принцип существования. Да и решительной, импульсивной Аксюшей (В.Васильева), согласившейся броситься на сцену, как в омут, движет совсем не вспыхнувшая вдруг любовь к театру. Лишь поддавшись отчаянию и неосознанно откликнувшись на жаркий призыв Несчастливцева, она пытается таким образом обрубить концы и забыть своего горячо любимого, отчаянно заводного Петра (С.Пименов). И даже сам Несчастливцев (В.Стариков), несмотря на свое искреннее увлечение искусством, отнюдь не воспринимает служение ему как единственно возможный для себя путь. В обыденной жизни он входит в пафосную роль трагического героя лишь в силу крайней необходимости. Благородство же его врожденное, а не перенесенное в реальность только со сценических подмостков. В белгородском спектакле театр и жизнь рассматриваются как понятия взаимопроникающие, а не противостоящие, и почти каждому герою дается право как на ошибку, так и на оправдание.

Впрочем, в одних только привозимых на московские смотры постановках за пятнадцать лет открылось столько неожиданных нюансов и новых поворотов, что о дальнейшей фестивальной судьбе нестареющего классика можно не беспокоиться.

лес10.11.2008, 1375 просмотров.